Разбойный край

Жесточайший крепостной гнет, непосильные налоговые и натуральные повинности, особенно рекрутчина, частые издевательства и унижения самодуров-помещиков способствовали тому, что многие жители Рязанской земли в XVII—XVIII веках бежали от этих тягот в кадомские глухие места. Здесь они находили не только приют и безопасность, но и пропитание, которое давали им реки, озера и леса. К тому же Мокша служила им надежным путем сообщения, особенно в весенне-летний и осенний периоды, когда из-за топей и болот многие места здесь были труднопроходимы.

Больше всего беглых было из боярских вотчин. Но бежали не только крестьяне, иногда срывались со своих мест купеческие дети, духовные лица и дворяне, уклоняясь от повинностей, службы и учения. Беглых называли в Кадомском крае по разному: воры, тати, гультяи, утеклецы, «добры молодцы». Но как бы их ни называли, они, укрываясь в лесах и уремах, составляли большие партии, иногда человек по 100, и разъезжали на лодках по рекам Мокше, Цне и Оке, учиняя «многие грабительства и воровство». Вылазки «добрых молодцев» были так часты и дерзки, что стал зваться край «Разбойным краем». Особенно много «воровских» шаек было в Залесском стане, вокруг Кадома. Отсюда разбойники выезжали на свой промысел обычно на лодках по Мокше, а зимой отправлялись в обозах, насчитывающих по 70 возов. От воинских команд скрывались разбойники в лесных дебрях, где копали себе пещеры, строили земляные городки.

В первой половине XVII века объявился атаман «казачьей» шайки Караулка. Пользуясь беспорядками Смутного времени он безжалостно грабил не только богатых вельмож и купцов, но и многие пустыни, в том числе Старокадомскую и Чернеевскую.

Местные власти, конечно, пытались бороться с разбойниками; уездные и провинциальные тюрьмы переполнились настолько, что их «сидельцев» тюремщики иногда вынуждены были отпускать, и они снова выходили на разбойный промысел. Так, в 1626 году в Разбойном Приказе допрашивали и пытали разбойников, недавно выпущенных из Шацкой тюрьмы. Один из них «тать» Олферка Белка признался, что вместе с товарищами разбойничал на дорогах в Шацком уезде еще в 1623 году. Их поймали и посадили в Шацкую тюрьму, а затем выпустили.

В Разбойном Приказе не могли поверить, что татей выпустили — направили из Москвы в Шацк порученца, чтобы он допросил старосту. И тот подтвердил показания татя; сыщик Федор Норов и подъячий Смирной Шарапов в 1622 году действительно выпустили из тюрьмы двух сидельцев, одного из которых Шарапов взял себе в холопы. И подобное делалось не единожды. Те же Шарапов и Норов через два года отпустили., Якимку Михайлова «к себе на двор бани делать, той. Якимка со двора у них утек».

Кончилось Смутное время, а разбойники в Кадомском крае не унимались и в XVII веке продолжали, держать в страхе своих земляков.

В 1726 году управляющий вотчиной князя Якова Алексеевича Голицына в селе Пеньках доносил об опасности, какой подвергаются крестьяне обычно на рыбной ловле. Воровские люди «в лодках ездят многим собранием и чинят по ... тем рекам и в жилищах многие разбои». В том же году поп и дьячок села Устье сообщали в Шацкий провинциальный суд, что на их дома нападали разбойники и ограбили их. А немного позже «воровские» люди приехали ночью в дом помещика Трусова, убили его и увезли все пожитки.

Как правило, разбойники грабили сравнительно богатых жителей, какими были священники и землевладельцы.

В 1729 году в село Решетово Кадомского уезда «денным бытом, лодками» прибыло 20 разбойников. Сразу же они явились в церковь, где застали попа Алексея Васильева. Угрожая рогатиной, заставили его снять ризы и повели в дом, а там стали требовать денег и пожитков. «Не стерпя великомучения», поп отдал все, что у него было. Забрав добычу, разбойничья шайка поплыла вниз по Мокше к Котельне. Котелинские крестьяне пустились за ней в погоню.

Разбойники отстреливались из ружей и кричали: «Что гонитесь за нами? Хотите головы свои положить из чужого добра? Ждите вы нас к себе в гости, готовьте про нас вина и пива, человек на 50 и больше. Деревню Котельню всю разорим, с конца зажжем, а с другого вырубим». И, действительно, через несколько недель они ночью навестили Котельню и пытались поджечь и разорить ее, но крестьяне сумели от них отбиться. Отступая, разбойники грозили снова быть в Котельне. «И поныне они,— писал приказной человек Иван Тимофеев,— по той реке Мокше чинят по селам и деревням многие разбои».

Особо крупная разбойная группа, в 100 человек, создалась в 1732 году в Шацком уезде на Вышенской пристани. Разбойники «разбили дневным разбоем» пристань, взяли у купцов в кабаке и на таможне 5 тысяч рублей, сели в купеческие лодки и поплыли вниз по реке Выше. Ночью они добрались до пристани Салтыковской, где разграбили дом помещицы княгини Натальи Федоровны Ромадановской. Откуда поплыли к реке Цне, к селу Конобееву, вотчине тайного советника Александра Львовича Нарышкина, напали на его двор и, застрелив приказчика, отобрали у него деньги. Дальше их путь лежал вниз по Цне к селу Сасово, где они также днем разбили таможню, кабак и соляной двор и забрали денег около 5 тысяч рублей.

Из Шацкой провинциальной канцелярии были высланы для разгрома шайки несколько солдат й крестьян из помещичьих вотчин. В стычке разбойники разогнали их отряд, ранив 10 человек, и продолжали свой разбойничий поход вниз по Цне, на пути разбойники убивали приказчиков и разоряли многие помещичьи дома.

В апреле 1735 года большая шайка подплыла к селу Фроловскому, взяла с церкви и крестьян денежный выкуп. Покидая село, атаман вручил крестьянам письмо, в котором глумился над шацким воеводой Любовниковым: «Что не ловишь меня? А со мной 80 человек и сие письмо писал я, атаман, для оправдания крестьян, да бы им не разориться. А были мы у села Фроловского с полдня, только пообедали». Эти же разбойники потом побывали в Сасове и Агломазове, наведались и в Чернеев монастырь. В Сасове они ограбили таможню и кабак, где вылили на землю все «пойло», кабатчиков убили. В Агломазове атаман заставил священника окропить святой водой разбоничьи лодки.

После небольшого отдыха шайка направилась к усадьбе помещика Тюменева, который с семейством и дворовыми успел скрыться в лесу. Разбойники разграбили и сожли его дом.

Здесь их настигла воинская команда, в столкновении с которой шайка потеряла есаула Шустова: он был взят в плен. Остальные спасались бегством и продолжали набеги на прибрежные селения: ограбили вскоре Вышенскую пристань и ее постоялый двор, и, не опасаясь возмездия, хорошо вооруженные палашами, кистенями, бердышами по окончании «воровских дел» несколько дней пировали.

Разбойничьи шайки были сильны настолько, что осмеливались нападать на многолюдные заводы и даже на города: разграбили Виндреевский железоделательный завод и город Темников. Темниковский воевода в 1737 году сообщал в Шацк, что город лишился трех фузей: они взяты «воровскими людьми», плывшими по Мокше мимо Темникова. Вряд ли это сообщение поразило щацкого воеводу — незадолго до того он был сам ограблен.

В 1760 году бургомистр Елатомского магистрата Коржавин доносил в Шацкую провинциальную канцелярию, что разбойники появлялись близ Елатьмы, разбивали суда на Оке и неоднократно грабили его стеклянную фабрику. В июне их число увеличилось и они пригрозили, что сожгут не только стеклянную фабрику, но и весь город, а бургомистра убьют. Елатомцы «пришли в немалый страх», усилили караулы, и призвали на помощь сыскные команды Рязанской и Воронежской губерний и Тамбовского наместничества.

Местные воеводы, конечно, пытались усмирить разбойников, но неизменно терпели поражения. Воинские гарнизоны в уездных городах были малочисленными и состояли зачастую из больных, а то и престарелых. В шацкой воинской команде, например, числился инвалид Алферов, которому было 76 лет. Но и его поспешили вернуть на службу, когда он умудрился бежать и стал собирать по селам милостыню. И вот таких дряхлых жалких солдат приходилось воеводам направлять на усмирение «добрых молодцев». Надо отдать должное «ворам», они поступали с вояками благородно: отбирали у них фузеи, секли для острастки и отпускали восвояси.

Постепенно разбой в крае сделался доходнейшим ремеслом, осваивать которое принялись служивые люди, купцы, помещики и даже духовенство.

Крестьяне князя Алексея Беглова из деревни Еромчино Кадомского уезда белым днем, разбив ворота, ворвались с дубьем во двор вдовы, однофамилицы князя, Двое, угрожая ножами, стали бранить и бить вдову и ее дочь «смертным боем». Вдове с детьми удалось вырваться и запереться в горнице. Однако грабители ушли не с пустыми руками — унесли добра на 30 рублей.

Кадомский купец Волков за ограбление двух женщин был осужден Нижегородской палатой уголовного суда «к наказанию кнутом и к вырезанию ноздрей до Кости». А через год кадомский купеческий сын Шветчиков с товарищами и дворовыми людьми, вооруженные ружьями, рогатинами и кистенями, ворвались в дом купца. Хлыстина, растлили двух девиц и украли домашние вещи. Шветчиков был пойман и арестован, но из Кадомской тюремной избы сбежал.

Были посажены в щацкуго тюрьму — священник из села Богданова Кадомского уезда Макарий и его дочь. Они: обвинялись в укрывательстве разбойников и «воровских пожитков». Сыновья священника,— два церковника и беглый рекрут,— разбойничали в окрестных селах, грабили поместья в Шацком уезде и плывшие по Мокше струги.

Кадомский помещик, отставной прапорщик Маматказин с пятью неизвестными лицами ворвался в дом капитана Шишова, когда тот был на службе, избил находящихся в доме женщин и взял из чулана шкатулку, где лежали 1040 рублей золотых денег голландской и русской чеканки и разные серебряные вещи.

Даже помещицы Кадомского уезда, случалось, выходили на разбойный промысел. Особенно отличились в середине XVIII века княгиня Енгалычева, вдова коллежского регистратора Моисеева и вдова помещика Разгильдеева.

Енгалычева со своими людьми встретила как-то в поле дворовых кондуктора инженерного корпуса Савельева и «била их дубьем смертным боем, и сняли с них господских денег 15 рублев, да шубу новую, цена 2 рубля, кушак новый верблюжий, цена 30 копеек, да шапку с рукавицами, цена 50 копеек. И стали мы от тое лютости едва живы, а наижесточае бил нас княжин дьячок села Матчи Силантий Семенов». Так писал в своей жалобе на Енгалычеву пострадавший, дворовый человек Савельева Василий Михайлов.

И подобные случаи были не единичны. В актах Тамбовского исторического архива встречается много жалоб на проделки Енгалычевой. Дворянин Ведёняпин проездом из Елатьмы в свое имение Зубово остановился на ночлег в селе Большое Никиткино Кадомского уезда у дворянки Чурмантеевои. «И в то число,— позднее писал в жалобе,— в полночь к оной вдове Чурмантеевой приехала воровски М.А.Енгалычева с людьми своими и со крестьяны и села Матчи попом Семеном Акимовым да церковником Силою Семеновым, и связав меня, били смертно и топтали и денег 70 рублев моих отняли, и лошадь мерина гнедова отняли ж...»

Еще жива была Енгалычева, как на смену ей, явилась коллежская регистратоша Моисеева. Крестьяне деревни Турмадеево сообщали о ней в жалобе: «В разные месяцы и числа денным и ночным временем с ружьями и со всяким дрекольем та Моисеева со своими дворовыми умышленно яки разбойники, приезжает в нашу деревню и без всякого милосердия бьет и разоряет нас напрасно и то чинит со многими почасту».

Кадомский помещик отставной драгун князь Алексей Мансырев бил челом на вдову Февроныо Разгильдееву за ее издевательства над ним и грабеж. Когда князь с тремя дворянами был в гостях, на него вдруг напали люди Разгильдеевой, схватили за волосы, связали и приволокли в дом своей госпожи, похитив к тому же его лошадей и теплую одежду. Разгильдеева вышла к своему пленнику, спросила слуг, отобраны ли у него вещи, и стала бить князя по щекам, таскать связанного за волосы по полу. Потом приказала взять рогожный куль, посадить в него князя и зашить, что и было охотно исполнено слугами. Правда, осторожный староста распорол куль . Но Разгильдеева придумала новую забаву: сама принесла два графина вина и велела поить князя «сильно неволею». Связанного и пьяного, его посадили на лошадь. Староста ударил ее цепом, она помчалась и сбросила несчастного. Другую лошадь с экипажеми и теплую одежду князя Разгильдеева оставила себе.

Дикие выходки этих помещиц дали основание тамбовскому историку XIX века И.И.Дубасову сделать вывод, что «Кадомский уезд в XVIII веке почему-то отличался особенной воинственностью своих дам».

Воеводы постоянно обращались к губернскому и центральным властям с просьбой помочь им в борьбе с рабойниками и подробно описывали обстановку в уездах. Шацкий воевода Любовников докосил в 1737 году Воронежской канцелярии: «Близ самого Шацка ездят большие рабойничьи шайки и разбивают обывательские дома, а переловить их и искоренить некем. И нельзя не опасаться, что эти многолюдные партий могут внезапно вторгнуться в самый город, разбить денежную казну и распустить из тюремной избы колодников».

Но просьбы долгое время во внимание не принимались. И только усиливающиеся с каждым годом разбои беспорядки заставили правительственных чиновников во II половине XVIII века предпринять более энергичные меры для их подавления. В каждый уезд были направлены воинские команды. Старостам и сотским в селах под угорозой смертной казни было вменено в обязанность следить за безопасностью селений и дорог и о всех случаях разбоя доносить воеводским канцеляриям. Жителям приказано было покрепче запираться на ночь и иметь при себе какое-нибудь оружие. Однако «воровские люди» дошли до такой дерзости, что осмеливались нападать на воинские команды и нередко разбивали их. Да это и неудивительно, «воинские команды, прибывшие для «сыску воровских людей и разбойников», были часто небоеспособны и не пользовались поддержкой населения, сами допускали вольности и злоупотребления. Например, пришедший на помощь местным воинским командам для «рассеяния воровских шаек» Донской полк под командованием Ребрикова вызвал большое недовольство своими надругательствами над жителями. «И те донские казаки,— записано в Шацких провинциальных документах,— делали озорничества, ознобляли народ на морозе и забивали мгогих плетьми и саблями до смерти».

Непрекращающиеся разбои в Кадомском крае и неспособность местных чиновников справиться с беспорядками наконец вызвали беспокойство генерал-губернатора графа Р.И.Воронцова, который 19 марта 1780 года направил правителю Тамбовского наместничества А.Н.Салтыкову предписание «Об учреждении пикетов и разъезжих лодок по реке Мокше для поимки разбойников». И потребовал «учинить непременное исполнение вскорости». Салтыков не стал тянуть с исполнением и уже через неделю рапортовал губернатору, что «сделано предписание об учреждении пикетов и разъезжих лодок по р. Мокше для поимки разбойников».

Но меры, предпринятые губернскими властями, не дали желаемых результатов, число разбойников в крае не уменьшилось. Разбойный промысел так усилился, что стало опасно ездить по большим дорогам. Хотя местные власти и ставили на главных трактах вооруженные пикеты, помогали они мало. Состоятельные люди вынуждены были брать провожатых для охраны. Но не всегда их можно было получить. В феврале 1781 года майор Федерман просил себе проводников на почтовой станции, в селе Куликове, но ему отказали, поскольку «от разных причин почти все куликовские жители разбежались».

Разбой, ставший обыденным делом, образ жизни многочисленных татей, которые и в перерывах между своими походами не отсиживались в лесах, не могли не сказаться на поведении жителей края, на их нравах. И, конечно, прав историк И.И.Дубасов, отметивший, что вообще кадомские нравы в XVIII веке отличались особой грубостью. В подтверждение своего вывода он приводит очень интересные, убедительные примеры. Кадомский купец Рожнов прогнал из Преображенской церкви священника Климонтова и своими замками запер все церковные двери. Другой кадомчанин и тоже купец Кадыков любил «пошутить» со своими гостями: зазовет их к себе в гости и вместо угощения примется избивать палками, сечь розгами и таскать за волосы. Новокрещенный князь, бывший мурза Андрей Енгалычев из села Бедишева подобным же образом «пошутил» с соседом, дворянином Петром Малаховым, которого пригласил к себе. Налил ему «большой стакан крепкой водки, но токмо он пить за великостью не стал». Енгалычев обиделся и вылил всю водку на голову гостя и поджег его волосы. В жалобе потерпевшего говорится, что от этой «шутки» у него «волосы на голове догола все погорели и лицо все, тако ж и глаза от того повредились, и руки позжены, и едва... показанной Енгалычев затушил сам шубною полою». Однако за эту дикую выходку Енгалычев не был наказан. Девять лет посылались за ним из уездной канцелярии нарочные, но так и «не могли изъехать» — не заставали его дома и возвращались ни с чем.

А кадомский купец Шемякин искусал своего коллегу и тот обратился в городскую ратушу с просьбой освидетельствовать его раны на носу и щеках и привлечь виновника к ответственности.

Нравы жителей Кадомского края стали заметно меняться в лучшую сторону лишь в середине XIX века, когда в связи с хозяйственным освоением здешних мест и принятыми царской администрацией карательными мерами количество разбойных шаек пошло на убыль.

В.Г.МИЛОВАНОВ
Кадомский край. Рязань 1994 г.